Мистерия крестьянской свадьбы

Ну что, начнем, благословясь и перекрестясь. Спасибо большое, что вы пришли, спасибо, что нашли  время для этой встречи. Итак, в нашем цикле, посвященном свадьбам и браку в российской современности и не очень дальней истории,  четыре  лекции.  Третью нашу встречу я хочу посвятить теме, которая не могла поместиться в общее описание дореволюционных свадеб. Это, с одной стороны, было в фокусе нашего интереса, поэтому у нас много информации и знаний об этой теме, а с другой стороны, она настолько впечатляюще прекрасна, что ей нужно уделить  больше времени. В прошлый раз мы говорили о свадьбах в разных сословиях. О том, что эти свадьбы имеют определенное количество общих черт, и самой главной является то, что они транслируют и обосновывают глобальный социальный порядок, который определяет жизнь данного сословия. Это, в первую очередь, порядок иерархии: кто кому подчинен, кто старше, кто младше, кто главный, кто принимает решения – именно это транслировала и разыгрывала свадьба, и поддерживала. Второе – это способ отношения к той части мира, которая тебе принадлежит, к собственности. Собственность являла собой центральный фокус свадьбы. В ситуации свадьбы происходило наделение: одно поколение наделяло другое поколение благом, из которого следующее поколение должно было что-то произвести. Несомненно, в этом отношении крестьянская свадьба делала то же самое, но в ней был ряд особенностей и красоты, о которых сегодня мне и хотелось бы рассказать. Я назвала нашу сегодняшнюю лекцию – «Мистерия крестьянской свадьбы». Речь будет идти о  свадьбах, которые  игрались в русских деревнях в определенное время – это время, скажем так, его крайняя граница – начало коллективизации, разрушение всех и всяческих социальных институтов крестьянства, а самое дальнее от нас время – это время воспоминания, которое было доступно моим собеседницам. Дальше я объясню, почему я выбрала конкретную свадебную традицию.

Несколько слов о мистерии. Мистериями называли античные ритуалы, которые предполагали переживание особого мистического опыта. Понятие мистического опыта связано с тем, что  в древнегреческие мистерии могли вовлекаться разное  количество людей: весь полис, только женщины полиса, только служители данного культа и так далее. Важно, что такого рода события были открытыми, но в них внутри предполагалась определенная скрытая часть, то есть были те, кто в ситуации настоящей календарной мистерии переживает ритуал посвящения.  Их называли мисты. Они включались в некое тайное знание, которое получали в процессе данной ритуальной церемонии. Самая высокая степень и самый высокий уровень знания – мистагоги, те, кто провел большое количество церемоний. Они посвящают мистов. Они знают те смыслы, которые скрыты за внешними ритуальными действиями или конкретными текстами. Для публики, и это отмечали все, мистерии были театрализованным зрелищем. Это было похоже на карнавал или, как это и происходит, празднество в современной Индии, или театрализованное шествие. Для участников – это  способ обратиться к внутренним границам и границам бытия. 

Существует много работ, которые посвящены изучению того, а что же такое  происходило внутри мистерий. И каждый раз исследователи поражались странности: все участвовали, нет того, кто не участвовал бы, но никто не говорит, что же за тайный смысл там был. Один из прекрасных исследователей античности, Александр Иосифович Зайцев, ссылается на Аристотеля, обращая внимание на следующее: посвящаемые не узнавали что-то, не в этом была история, а испытывали нечто. Приходили в некое расположение — некое расположение духа, добавляет Зайцев. Что-то происходило, они в некое другое расположение перемещались, и именно в этом внутреннем изменении был фокус мистерий.  (А. И. Зайцев. Греческая мифология и религия. СПб.: 2004, с.143).

Тезис, который я вам предлагаю, – это тезис о том, что крестьянская свадьба как раз и была такой мистерией, потому что она одновременно была для всех – это публичное зрелище невероятной красоты, она была для некоторых в особинку, в ней были те, кто раздавал смыслы и обозначал, определял то, что в данный момент происходит, и те, кто не знал этих смыслов. При этом мистерия сочетала все виды искусств: музыку, пение, действие и речь,  — то, что мы наблюдаем в крестьянской свадьбе. Она предполагала определенную последовательность действий, определенные роли и определенные сценические площадки. Это  мы тоже наблюдаем в ситуации крестьянской свадьбы. А также она предполагала смысл, который известен только посвященным. Мы с вами увидим, как странно пляшут смыслы, какие-то лежат на поверхности, какие-то раскрываются в процессе свадебного ритуала, а до каких-то и доступа нет, хотя слова есть, а что за этим стоит, – мы не понимаем.

Итак, тезис таков: крестьянские свадьбы, во-первых, были мистериями, то есть празднествами и ритуалами посвящения одновременно. Во-вторых, свадьбы обеспечивали связь между эталонными миром отношений и смыслов, представленным в ритуальных текстах и наличным жизненным опытом тех людей, которые были вовлечены в это ритуальное действо. А также они поддерживали и воспроизводили разделяемый всеми членами сообщества эстетический канон: музыкальный, поэтический, визуальный. Цветовое решение свадьбы, и акустическое, и пластическое – это было тем эталонным действием, которое становилось «прецедентным текстом», универсальным способом говорить о каких-то иных вещах или использовалось этот язык в самых разных жизненных практиках., Сопоставлять древнегреческую мистерию и крестьянскую свадьбу позволяет драматическая форма. Это - действие, состоящее из строго определенного ряда сцен,  его можно описать как пьесу, что и делают, когда описываются сценарии свадьбы. Сначала сватовство, потом просватание, приготовление даров, потом прощание с девичьей волей, девичья баня, девичник и так далее, приезд свадебного поезда, свадебный пир и отводины – это последняя гостьба у родителей молодой жены. Драматическая форма проявляется также и в том, что существуют социальные роли и ритуальные чины. С одной стороны, у нас есть социальные роли: матери, бабушки, начальника, сына и так далее, например семейные социальные роли, но свадьба определяет их эталонную форму, то есть в ситуации, если я мать, именно свадьба рисует то, кто такая мать, что она делает. Если я божатка (крестная), то именно свадьба определяет, какова миссия крестной, что такое - быть крестной. Есть некий ряд участников, которые наделяются значимыми статусами и  на языке свадьбы называются чинами. Жених становится молодым князем,  именуется так. Важно, что это речь свадебного ритуала – он постоянно именуется князем. Невеста – княгиня первобрачна, «первобрашна». Мать парня – родима матушка, отец парня – родимый батюшка, и это бесконечно повторяется. Когда тебе нужно будет почему-то заговорить высоко в отношении родителей, ты назовешь отца родимым батюшкой. У тебя, кроме всех прочих наименований, есть и ритуальный регистр, он выстраивается так. «Родимая матушка» и «родимый батюшка» – родные по крови, а «богоданные» – это по свойству, то есть это тесть и теща, свекор и свекровь, их Господь дал в данный момент в качестве родителей. Парни и друзья жениха, вся сторона жениха, которая участвует в свадьбе, — их зовут боярами. Крестный или дядя жениха, то есть мужчина, старший, возраста отца жениха, который будет выступать в роли патрона, и это не отец, это может быть крестный, дядя, староста деревни, иногда может быть приглашенный на свадьбу кто-то из помещиков. Этот кто-то – распорядитель, на котором лежит значительный материальный расход. Он – «тысяцкой» или «большой сват». Крестная невесты – божатка. Чуть позже об этой роли я скажу. Распорядитель со стороны жениха – дружка. В свадьбе также принимают участие   родственники, которые тоже имеют свадебные именования. Брат, сестра, девушки-соседки, участники со стороны невесты – «брателко», «задушевные подруженьки». Женщины, «жёнки», родственницы, свойственницы, соседки с разных сторон, которые помогают невесте голосить, поют песни, готовят еду и так далее – «порядовные соседушки».

Еще немного о драматической форме. Свадьба состоит из реплик и монологов персонажей. Например, есть один план – это прямые реплики, когда кто-то говорит от своего лица, но это мое лицо свадебное, то есть ритуальное, от ритуальной роли. Так посредством причитаний говорит невеста, хотя она может говорить не сама, а при помощи подголосницы, но от ее лица. При помощи причитания говорит ее мать. При помощи причитаний говорят женки — замужние женщины клана невесты, когда они общаются друг с другом. Родители жениха и невесты общаются с младшими при помощи благословений, и это их прямая речь. Есть раешная речь загадочного персонажа – мужика с крюком, про которого расскажу; он говорит особым образом, и пример вам будет показан. Есть заговорная речь, потому что свадьба не обходится и без этой миссии, и защищают заговорами и жениха, и невесту божатка невесты и жениха, а еще заговаривает дружка, который должен все магически обустроить. Кроме этого, и самое главное, существует хор – он очень похож на хор греческой трагедии, потому что он разговаривает, объясняя все происходящее, и о том, как он объясняет все, мне бы и хотелось сегодня рассказать.

Складывая примеры к сегодняшней встрече, я сложила презентацию раза три-четыре. Отказалась, а потом снова сложила. Я объясню, почему. Потому что сначала я стала складывать картины, которые изображают крестьянскую свадьбу, – они красивы, но это абсолютно внешний взгляд. Отчужденный внешний взгляд. Это очень экзотично, и абсолютно к нам не имеет отношения. Другие картинки – это разнообразные фотографии постановочных свадеб, когда разыгрываются свадьбы, и фольклорные коллективы что-то из свадебного исполняют. Степень недостоверности и подделки настолько сильная, что мне не хотелось показывать это, поэтому я решила поступить так. Я решила показать  фотографии, которые достоверны и которые были сделаны Шабуниным в начале XX века на Русском Севере. Мы посмотрим их для того, чтобы определиться с мизансценой, чтобы вы имели визуальный ряд для того, чтобы на этот визуальный ряд накладывать те истории, которые я буду рассказывать. Фотографии делались в 1906–1907 годах. Это, например, гуляние по деревне, где на заднем плане двигаются девушки в хороводе, а деревня гуляет.

 

В принципе, хорошо, что там много народу, потому что обычно в деревне мало народу, одного–двух человек увидишь. Когда такое количество народу скапливается – это значит, что это большое событие, большое действие. Свадьба – это такое действие, с большим количеством люда, который приходит на все смотреть.

Это и есть эти девушки, это они же, скорее всего, тот же день, когда фотограф их фотографирует – это летние гуляния.

 

Это чудесная фотография.

Скорее всего, это невеста, и ее сопровождает подружка и, вероятнее всего, божатка. Вот еще одна фотография – это тот же Русский Север: либо Мезень, либо Пинега.

Дальше буду говорить о пинежской свадьбе, но различия (пинежская – мезенская) для нашего разговора не важны. Пинежских фотографий нет, но мне бы хотелось, чтобы вы насладились невероятной красотой лиц и нарядов. Наряды крестьянские. Как только это возникает сейчас, это смотрится ужасно нелепо. Русский музей выпустил альбом с русским женским костюмом, в том числе деревенским и свадебным,  но костюм одет на современных женщин, и на это невозможно смотреть. Так фальшиво,  и это похоже на нас, когда мы напяливаем в экспедициях фольклорные наряды. Они смотрятся на нас как на корове седло — за редчайшим исключением. Что-то в пластике не то.

Еще чудесная фотография – невестин наряд.

Обратите внимание на то, как надет ее подвенечный убор – кокошник, поверх повязки, на повязку. Еще одна прекрасная красавица, но наряд выходной, не невестин.

Эти две чудесные повязочницы, тоже фотография Шабунина.

Я специально положила две фотографии рядом.

Две женщины – это фото Шабунина, а соседняя — фотография  1983 года, когда одну из студенток обрядили так, как положено быть одетой жёнке, но за счет того, что фотография очень старая и плохо напечатана, это не выглядит  искусственно.

 А эта фотография  — вывод невесты к венцу.

Если внимательно вглядеться,  можно заметить – ее прикрывают покрывалом, и мы сейчас разглядим подробнее этих людей, потому что Шабунин сделал несколько фотографий свадьбы.

Это, очевидно, ее ведут от венца, но также прикрытую. В сторону дома жениха.

А это уже у крыльца.

А сзади идет божатка, которая волочет приданое или дары.

И это прекрасная фотография, на которой изображена невеста-сговоренка и две сопровождающие ее подлокотницы, подголосницы, которые ее поддерживают

И еще одна фотография чудесная – две молодки, то есть замужние женщины, жёнки,  в крестьянских нарядах.

Я решила выбрать одну свадьбу, которую можно представить более или менее полно, и рассказать о тех впечатлениях, которые были для меня самыми первыми. Я взяла записи, которые мы делали в 1983–1986 годах на Пинеге. Это были мои первые экспедиции, поэтому воспоминания яркие, хотя прошло больше 30 лет. Очень многие песенные слова помню и мелодическое звучание помню, а также  разные истории. Еще я взяла этот материал  потому, что мне хотелось каким-то образом добраться в воспоминаниях до этих наших с вами картинок начала прошлого века. Мы рассматривали фотографии 1906 года;  В 1920-х годах женщины, которых мы только что увидели, выглядели так же. Все поменялось после 1930-х годов. Соответственно, та свадьба, про которую нам рассказывали наши собеседницы в 80х годах, это свадьба, которую мы видим на фотографиях Шабунина.

Мне хочется выступить в роли включенного свидетеля, потому что они рассказывали, как могли, про это, а мы слушали и что могли – понимали, что не могли – не понимали.  Что касается техники записи, нам, студентам, полагался один магнитофон на всю компанию,  и по две пленки, поэтому ничего сохранять мы не имели возможности, мы могли записать, расшифровать и заново записать на ту же пленку. Пленок с голосами не сохранилось. Что касается описания свадьбы, то мы должны были слушать, а потом пересказывать, нам нужно было это делать быстро, потому что на следующий день нужны были пленки, чтобы записывать дальше, поэтому записывали пересказы. Когда я начала перечитывать эти пересказы, оказалось, что у нас не было собственного языка, чтобы сказать, что нам сказала бабушка. А у бабушек нет собственных слов, чтобы рассказать о ритуале, и она говорит о ритуале на языке ритуала, а мы пересказываем бабушку, потому что не знаем, как это называть. В результате эти описания выглядят сложно устроенной речью в речи, где иногда выскакивают четкие цитаты из ритуалов, а иногда она переходит на специальную речь, которая очень отличает от спонтанной диалектной речи – это еще какая-то речь, которая позволяет говорить об этих сложных вещах.

Я назову нескольких собеседниц, из записей которых я взяла информацию, которой готова с вами поделиться. Клавдия Васильевна Малюшина, 1904 года рождения, Анастасия Ивановна Лисицына, 1912 года, обе они из Шотогорки – это Пинега. Лариса Архиповна Земцова, 1904 года рождения, из деревни Земцово, Анфиса Ивановна Сумкина из Покшеньги, 1913 г.р.,  и Степанида Михайловна Холмовская, 1911 года, из деревни Холмы.  Они принимали участие в свадьбах, они были невестами, они свидетели, поэтому именно от них мне хотелось взять материал. На фотографиях — не они, а одна из студенток, которую «запаковали» в красивую одежду,  и это единственная фотография, где человек вдруг слился с этим костюмом.

Это фотография наших собеседниц.

Фотографии тех лет почти не сохранились. Это забавная фотография.

Это мы - ряженые. На одной фотографии наша коллега Елена Демиденко, Елена Мадлевская, которую обрядили в сарафан, а на другой – наш коллега, тогда студент – Дмитрий Савельев, которого обрядили тоже. Покажу еще одну фотографию, которую Митя сохранил, это наша с ним фотография: меня обрядили в женку, а его — в парня.

По чистой случайности, из большого количества собеседников и собеседниц, чьи фотографии не сохранились,  сохранилось две фотографии Егора Сергеевича Щербакова, 1906 года рождения, которого я буду много цитировать. Видимо, мне придется делать «бип»на большом количестве слов, которыми пользуется Егор Сергеевич Щербаков, хотя он так красиво это делает, что «бип» мне будет делать очень обидно, но придется.

Собственно говоря, это поразительная вещь – две фотографии. Всего-то мы и встретились один раз, и вот он решил вдруг неожиданно рассказать кое-что, но фотографии остались.

Итак, я начну, и буду действовать следующим образом. Я не выводила на экран  большие тексты, я буду тексты пересказывать и цитировать. Если учесть, что свадьбы играли две недели, и все поет и звучит непрерывно, то пересказать нет никакой возможности, но мне очень хотелось бы показать эту речь, она даже в пересказах обнаруживается. Как я уже сказала, я из разных расшифровок брала некоторые фрагменты, в основном, они принадлежат четырем женщинам, имена которых я назвала..

Итак. Пересказы рассказов о свадьбе. «Свадьбу долго играли, две недели. Сваты приедут, посватают, сидят. Родители спросят отсрочки до утра или на неделю. Сваты матницу не проходят, не имеют права. (Матница – это несущая балка, они ее не переходят). Им говорят: «Проходите да садитесь». Они говорят: «Мы пришли не за сиженкой, а за добрым словом, за сватовством. У вас невеста, у нас жених, нельзя ли вместе свести, да род завести». — «Проходите, разговор вести будем». Самовар поставят. Все смотрят: говорка ли? обходительна ли?

Вот это нельзя помыслить, чтобы кто-то из нас так сказал. Там нет кавычек, как будто пересказ. Невеста должна быть говоркой и обходительной одновременно. Это ее качество.

«А сроку каждый просит. (Каждый отец, разговаривающий со сватами, просит сроку). Так-то неудобно, сразу нельзя ж выпихивать».

Они вроде согласились, но сроку просят, потому что так прилично.

«Хоть бы и до завтрашнего утра», замечает бабушка, можно и так.

«Утром рано-рано приходят, и дело решат. Решат свадьбу укладывать».

Свадьбу укладывают. «Если дают согласие, родители платки вынесут в знак согласия и свату, и жениху, и сватье. Те пойдут веселенькие, размахивают платками, вся деревня знает: свадьбе быть».

Так мы узнаем про знаки, которые у этой деревни есть. Вечером они тихонько пришли, а утром пошли веселенькие с платками, из чего все поняли, что процесс пошел. «Сват и жених ходят к священнику договариваться», - говорит женщина, это запись 1984 года. А что за этим стоит? Сват и жених ходят к священнику договариваться. Я сошлюсь на работу Татьяны Александровны Бернштам «Приходская жизнь русской деревни», где она пишет о бракосочетании, в частности сколько стоило и как происходило.

«Это была самая дорогая треба, доставлявшая много хлопот, напряжения и неприятных волнений как священнику, так и брачующимся с родней. В бедных и средних по достатку семьях родители сыновей готовились к их венчанию загодя. Старались избегать требных долгов, исправно ходили на исповедь и причастие всей семьей, делали посильные пожертвования, не отказывались поработать на священника, ответственность сознавали и сыновья. Венчание не совершалось ни в долг, ни за натуру. Если денег не хватало, поп мог не повенчать.. Но повсеместно к деньгам прилагались продукты и вещи – это были дары. На самом деле это был реликт натуральной оплаты, иногда по стоимости превышавший таксу. Денежная часть включала сумму за венцы, стоимость брачного обыска (от 50 копеек до рубля)

 – это некая бумага, которая позволяла вступить в брак, обыск был обязательным. Дальше —

метрическая справка для того из брачующихся, кто выходит в чужой приход, от одного до четырех-пяти рублей. Если было замечено, что они не причащались, то суммы увеличивались – так автор отмечает: «Отцу беспечного жениха выписка приходилась немногим меньше, чем его венчание, то есть очень дорого. Установление денежной выплаты происходило двояко: либо всем одинаково, либо по состоянию, что было менее выгодно для всех, потому что священник определял,  в каком состоянии находится семья… За особые обряды, молитвы и услуги взимались дополнительные деньги, которые платили руководители свадьбы. В Архангельской губернии, в Пинежском уезде, все расходы лежали на тысяцком: зажжение свечей, покупка свечей молодым, отдельно стоило зажжение верхнего паникадила» и так далее. Были денежные вознаграждения, были дары, а кроме этого были продукты, которые предлагались, то есть браковенчание было самой дорогой требой. Это - комментирий к тому, что сказала собеседница о том, что большой сват или тысяцкий ходили к священнику договариваться.

«Невеста остается невестить, неделю невестит. Шьют, вяжут на невесту». Как это происходит: «Мать выйдет из другой комнаты, дочку платом закроет, роскливит», то есть заставит плакать, расстроит, невеста причитает. Вот они сидят. Сидят женки, девки. Дары шьют. Дары – это то, что будет подарено в первый день свадьбы новой родне. Дары согласовывались в процессе сватовства. Они их изготавливают. Они работой занимаются, но может быть переход от работы к не работе, когда мать выходит и закрывает невесту полностью с головой платком, что означает, что сейчас начнутся причитания. Они и начинаются:

Уж ты что, маменька, на меня да рассердилась,

Уж ты что да прогневилась…».

Девушка должна обращаться ко всем присутствующим, к каждой отдельно, попричитать, порассказать и посетовать: «До венца утром невеста плакала “в голос”, две подруги (“подручницы”) держали ее под руки, а старушка причитала».

  Старушка причитает, подплакивает, как бы от ее лица все это и происходит.

Еще одно свидетельство: «В последний день перед свадьбой топят баню». Накануне венчания устраивается баня и устраивается то, что называется посидками, – это одновременно происходит. И это то, в чем мы все время путались, потому что никак не могли понять, как это всё вместе.«Две женки приведут невесту. Девки по лавкам сидят. Невеста за занавеской. Подружки по одной подходят. Она причитает каждой.

– Задушевна моя подружечка,

Входи да наряжайся,

Гуляй да прохлаждайся

У красного да солнышка,

Уж не надейся да не надейся

Уж на своих честных да родителей.

Таковы наши родители,

Как вёшный лёд да на Пинеге,

Не трещит он, да не подломится (не ломается),

Таковы наши да родители,

Не сердётся да не расстанутся.

Я обращаю внимание на саму речь. Эта речь предлагает метафоры. Какие отношения с родителями? Такие же крепкие, как лед на Пинеге. Это те отношения, которые не ломаются, но  – у них такая возможность есть, как есть ткая возможность у льда. Ритуальная речь всегда предлагает метафоры, посредством которых ты думаешь про отношения и можешь про них что-то сказать. «Невеста кланяется каждой подружке, потом косу расплетает, повязку положат. Она: “Уж ты на что ж на меня да рассердилась, на что да уж прогневилась, уж при все да при народе, при всем девьем да хороводе. Сняла светлую да светлицу, хазовую (или золотую) да повязочку, бисерную присадочку”». А мы ее уже увидели, эту золотую повязочку с бисерной присадочкой. Мы теперь ее представляем. Это не просто слова. «Ты сряди меня да сподобь-ка меня, по-старому да по-прежнему. Наложь светлую да светлицу, хазовую  да повязочку, бисерную присадочку ». Повязочку снимают, а она требует, чтобы оставили.

«Косу девка ниткой зашьё, иглой. Тут бьются, бьются.женки держат, а она бьет косу. «Коса вокруг руки, едва вырвут». То есть снятие повязки разыгрывается как насильное действие, которому она активно сопротивляется. Ленточку расплетает подруга, берет себе, а невеста причитает:

Уж ты да роскосматила,

Уж ли ты меня да рострепала,

Уж меня ты пристыдила

Ты при всём-то народе,

При всём дивьем кароводе,

«Когда расплели косу, байну надо топить. Девушки растопят баню, идут на посидки. Невеста просит девушек:   

Спорядовны да суседушки,

Задушевны милы подружечки,

Истопите мени жарку-парку баенку

Без дыму да без дымного,

Без чаду да без чадного.

Нагрейте мне да ключевой воды,

Ключевой воды да серым камешком».

Я читаю вслух, чтобы интонировать, чтобы вы слышали эту речь, потому что невероятно странно было в советские сугубо брежневские времена приехать в деревню, где висят плакаты «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», видеть бабку в обычном платье, которая начинает вместо обычной речи говорить таким образом. И вот в этом главное. Был у меня внутренний разлад. Если бы она книжку взяла и читала, а женщины эти неграмотные, возможно, два класса грамотности. Это та речь, которой они владеют, они могут переключаться с обычной речи на эту – легко. Вплоть до того, что те, кто с ними разговаривает, через два, через три, через десять встреч, начинают тоже так говорить потихонечку, во всяком случае, могут сказать немножко таким образом.

Женщины топят баню, при этом отдельно говорится о том, что баню защищают, потому что парни могут врываться и проказничать. Заложить трубу и так далее. Есть особая ритуальная роль -  охранителей невестиной бани. Невеста выходит из бани – у бани на улице причитает:

 Уж спасибо, тебе, парна баенка,

 Уж ты помыла меня, помыла,

 Уж всю смыла тоску кручинушку,

 Сполоскала да слезы горячие.

Опять-таки, сама она говорит или за нее говорят? Но, как мы знаем, с баней разговаривают взрослые. Дети с банями сами не разговаривают. Просятся в баню старшие, или старшие учат, как проситься в баню. Здесь невеста сама разговаривает с баней. Обращу внимание на то, что в процессе ритуала невесту обучают тому, чего она раньше, будучи девушкой не делала,. Например, разговаривать с силами. Например,  с духом бани. Дальше она ждет на улице, пока к ней подойдут родители, и говорит:

 Уж я  упрела да ужарела,

Испить пива да  захотела, —

и отец подносит напиток. Она причитает:

Не смогла тоски смыти

Слез горечих да сполоскать.

Я обращаю внимание на этот повтор. Мы знаем, что можно смыть или не смыть слезы, что, когда у нас тоска,  мы ее можем смыть слезами или смыть – посредством заговора - в бане. Или не смыть. Собственно говоря, мы так обходимся с нашей тоской, и этот  язык и способ обращения с чувствами предлагается в свадебном тексте.

 «На посидке невесту наряжают в холщевую рубаху. Женщины пожилы голосят. Невеста всех по очереди выбирает: Подойди-ка ты, да пожалуйста. Она берет в охапку и причитат, сколько может, и кланяется каждому».

Когда не может, тогда начинают в этот момент девушки петь, а она отдыхает под платком, потом снова голосит. Прекрасная Серафима ЕпимаховнаЧивиксина, 1906 года рождения, вспоминала: «Я-то не причитала (не в смысле, что она не причитала, а не причитала как сирота, у нее были папа и мама. — С. А.), а от людей слышала: перед свадьбой невесту, ежели сирота, водили на могилу к родителям, она там и причитала:

Накатилось-то туча грозна,

Туча грозна, не порозна,

Со громкыми да громами,

Да расколися, мать сыра земля,

Да откройся, гробова доска,

Да отмахнися, полотенушка,

Да отнесись-ка да права ручушка,

Права ручушка да от сердечушка,

Да заглядите, очи ясные...

Серафима Епимаховна не причитала на свадьбе как сирота, у нее родители были еще живы. Как она помнит такой объем текста? Что это значит? Значит ли это, что она потом попричитала уже на похоронах и вспомнила, как это было? Но это то, что она сообщает. Записей много. И я искала разные. В одной из записей говорится о том, что если у девушки нет отца или матери, ее подводят к большому углу под иконой. И она там причитает: «Да надвинься туча черная. Западите дождички...» А дальше женщина не помнила.

Есть и свадебная песня, которую поют невесте, если она сирота. Она такой невероятной красоты, ее хочется привести почти полностью. Сразу обращу внимание на то, что во многих песнях все происходит не в домах, не на дворе, а «на высокой на горе, на великой на красе». Это тот план бытия, на котором разворачиваются события, к которым апеллируют, описывая события, происходящие здесь и сейчас. То есть сиюминутный план событий, где конкретная Настя с Митей и конкретными родителями. Про них будет говориться, как они поступают, как они «сарафанов не марают» и так далее, — это второй, этический план, этос, каким образом выстраиваются отношения. Еще один план задается хором. Хор объясняет, что в действительности происходит. И вот в действительности всё разворачивается в некоторых странных местах, в частности на высокой горе, на великой красе, либо на великом раздолье, либо у реки. Вы увидите, это будет повторяться.

Свадебная песня невесты-сироты (Пин3-66)

Ой на горы на высокое,

На красы да на великое,

Тут стояло орешеньё,

Да орешеньё-вишеньё,

Да у того у орешенья,

Да кореньё булатноё,

Да ищё вицеё сахарное,

Да вершиночка земчюжная,

Да позолочена маковка,

Да около того как орешенья

Тут и ходила-гуляла,

Да душа красна девица,

Да первображная кнегина,

Да отоптала у орешенья,

Да кореньё булатноё,

Да обломала да у орешенья,

Да и вицеё сахарное,

Да ощипнула у орешенья

Да и вершиночку земчюжную

Да позолочену да маковку.

Отошла от орешенья,

Да посмотрела на орешеньё.

Каково тебе, орешеньё,

Без коренья булатного,

Да без виция сахарного

Да без листья бумажного

Да без вершиночку земчюжною,

Без позолоченой маковки,

Уж вы, девушки, подруженьки мои

Да уж вы не разумеите.

Да таково жить без батюшка,

Без Ивана Егоровича,

Да без кормилицы маменьки.

 

Это дивное орешенье, эта несусветная красота – про это знает сирота, и она может про это сказать тем, кто не имеет этого опыта. Откуда, что это  за образ. Возможно мы найдем его в вышивках,  в кружеве. Мы увидим это дерево. И больше не появляется в текстах свадьбы этот образа, он один такой: волшебное орешенье сироты.

Накануне или в день венчания устраивается девичник. Собираются родственницы невесты, невесту женки под руки держат, даруют, кто чем.  Косу расплетают, дарят ей подарки, она их обнимает и причитает, например: «Тарелку на стол ставили, тарелка полна-а-а», - записал старательный студент вдруг неожиданно, желая передать интонацию, хотя там в скобочках написано – пересказ. Услышанная речь все время проступает сквозь пересказ.

Невеста девкам причитает:

Загребущи мои рученьки,

Завидущи мои глазоньки...

Это она подарочки собирает.

Здесь невесте поют величальную.

 Пропадай, моя окладная коса,

Да расплетайся-ко у Александровны коса.

Да что не конь ходил по бережку,

Да не вороненькой по крутенькому.

Да он головушкой пошатывает,

Да золотой уздой натряхивает.

Да узелами нашивелавает.

Да упал, упал Васильюшко с коня.

Да тут упал, упал Иванович с ворона.

Да середи моря на серый камешок,

Да споминал свою любушку,

Да Олександру-голубушку.

Да исче есть у меня любушка,

Да Ивановна голубушка.

Без белил она белехонька,

Да без румянца румянехонька,

Да без подюбочек толстехонька

Да она ходит-то прямохонько

Да она кланитсе низехонько

Да как любóй — так поклонится

Да не любóй отворотитсе.

 

Обратите внимание на то, где происходит действие. Оно происходит в некоем странном месте, где есть конь, всадник, серый камень в воде, где он пал и вспомнил свою прекрасную невесту.

Мария Абрамовна Сумкина (ей за 50 лет) и ее мать Анфиса Ивановна Сумкина (за 80 лет) опевают оставшуюся в старых девах Марью Абрамовну. Они поют для нас свадебную величальную песню о том, что у девушки есть выбор – выходить замуж или уходить в монастырь, т.е. оставаться в девушках. И в том варианте, который они нам поют,  Марья не надевает подвенечного платья, остается в девушках:

Уж ты Марья да обманщица

Да зла-то велика подговорщица,

Да обманула-то нас, подружечек,

Да соседских славных девушек,

Да нам ты сказала, что взамуж не пойдёшь,

Да на другой год не думаю,

Да на третий год в пустынь пойду,

Во пустынь-то пойду пойду, во девий монастырь,

Да вас-то, подружек, с собой возьму,

Да задушевно за собой поведу,

Как-то пошла, то пошла ведь Марьюшка,

Да пошла, то пошла ведь Абрамовна,

Да во сыры те бора невеселы,

Да буйну голову повесила,

Да не учесану буйну голову,

Да не учесану повесила,

Да заплетенна трубчата коса,

Да заплетенна косоплеточка,

Да у ей-то не вязана ала ленточка,

Да не умыто лицо белое,

Да не умыто, не убелено,

Да не убелено, не румянено,

Да не одето светло платьице,

Да платьице-наряжаньице,

Да не надета девья красота,

Да не наложена девья красота,

Да девья красота — повязочка.

 В разных свадьбах этот вариант, как два варианта жизненной биографии проговаривается для сироты: либо подвенечное платье, либо черное монашеское. Обычно девушки сетуют о том, что она всех обманула, выйдя замуж, а не выбрав другую судьбу.

Еще одно действие важное перед свадьбой – зарученье:  приезжает жених, невесту выводят, и она представляется роду жениха.

«Женихи приедут, на белилы дают: в стаканы рупь положат. Невеста и жених друг на дружку смотрят, не притупляют взору [чтобы на равных были]».

 Если ей все время положено быть закрытой платком и с опущенными глазами, то здесь, в ситуации белил, строго  прямо глядим. Белилы устраивали на повети, на поветь прямо на лошадях заезжает повозка с гостями, и там же происходит глядение друг на друга и одаривание.

«Он захватит ей косу: “Чья дочь?”. Она ответит, а он ее и поцелует, осрамит при всем народе, она и заплачет: “Осрамил меня при всём народе, Да девьем-то хороводе”».

 Она знает, что ее будут «срамить при всем народе», дернув за косу, что дернуть за косу означает осрамить.. Вспоминаем школьные истории о дерганьи девочек за косички. Теперь мы знаем, что это называется – «осрамить при всем народе, при всем честном хороводе».

«После белил ей выведет отец или брат старший, и спросят: “Что люди за люди?” Они отвечают: “Советские граждане”. — “Зачем приехали?” — "За вашим вскормленным, за нашим суженым”. На смотренье выводят: наредят, подведут ко столу, она угощает всех».

Женщина что помнит, то и говорит. Если она шестого года рождения, то замуж выходила в 1925, советские граждане и приехали, так и есть.

Песню в день свадьбы, которую поют у невесты, когда ждут женихов, вспоминает Павла Алексеевна Кузьмина, 1905 года рождения:

Что перед воротами Ивановыма,

Да Ивановыма,

Что перед широкима Васильевича,

Да Васильевича,

Выбегает червлён корабль,

Да червлён корабль,

Что на корабле сидят бояре,

Да сидят бояре,

На серёдке корабля сидит суженый,

Да сидит суженый,

Суженый Иван Васильевич,

Да Васильевич.

Да выходила тут Анна на крут бережок,

Да на крут бережок,

Становилася Ивановна на серый камешек,

Да на серый камешек,

Умывала,умывала бело лицо своё,

Да бело лицо своё,

Ещё белее  того да белы руки свои,

Да белы руки свои,

Как проговорил на корабле суженый,

Да Иван Васильевич,

Ты ступи, ступи, Аннушка, на червлён корабле,

Да на червлён корабле,

Ты подай, подай, Ивановна, белы руки свои,

Да белы руки свои,

Ещё белее того да бело лицо своё,

Да бело лицо своё,

Как сумела тут Анна ответ содержать,

Да ответ содержать,

Как сумела Ивановна ответить, сказать,

Да ответить, сказать,

Мне нельзя, нельзя, Иванушко,

В червлён корабль ступити,

Мне нельзя, нельзя белы руки подати,

Да белы руки подати,

Ещё белей того, да бело лицо своё,

Да бело лицо своё,

Когда бояры поразъедутся,

Да поразъедутся,

Красны девицы приусядутся,

Да приусядутся,

Тогда тебе да белы руки подам,

Да белы руки подам,

В червлён корабль ступлю,

Да вступлю.

«Червлёны корабли» всех сказок, все «белы руки», включая Ассоль,  — вот этот образ. Она ждет приезда жениха. Этот приезд имеет такой образ. Они встречаются где-то на воде. Он приезжает на корабле, будучи его правителем. Этот корабль «червлён». Это говорит нам все та же неграмотная бабушка в 1983 году.

«Женихи приедут с колоколами. Много на лошадях едут.

Конь бежит,

Конь бежит,

Да вся земля дрожит.

Вся земля дрожит,

Колокол звенит,

Колокол звенит,

Да на всю землю.

Да на всю землю».

 Женщины поют о том, что «бояре заезжают», и тесть принимает любимого зятя определенным образом. Весь текст выстраивает то, что кому подать, кому как поклониться и куда кого посадить. Вся песня о порядке событий.  Свадебный поезд могут не пропускать, и они тогда платят: денег, вина, пряников набрасывают. Когда женихи уже к дому подъезжают, то они поют:

Уж не слыхала да Настасьюшка,

Да не слыхала да Васильевна,

Когда ворота открылися,

Широки ворота да на-пяту.

На крюках отворилися,

Да на притвор становилися,

Заходили князя-б'ояра,

Князя-бояра всем поездом.

Во-первых идёт сватушка,

Во-вторых идёт тысяцкой,

В-третьих идёт молод-князь,

Князь — верба кудреватая,

Крест кладё да по-писаному,

Поклон кладё по-старинному.

Кто читал былины, тот всех опознает. Это одни и те же люди, что в былине, что на свадьбе, они ведут себя ритуально: кресты и поклоны по-старинному . Они так и будут заходить в дом: сначала сватушка, потом тысяцкий, потом князь.

В это же время девки (подружки) невестины поют свату:

Уж ты сватьё, ты сватище,

Да лихой супостатище,

Ты не сватайся, не сватайся,

Да на наших на девушках.

Да кабы тебе, сватище,

Да от двора не отъехати,

Да от двора не отъехати,

Да ко другому не приехати.

Да кабыть тебе, сватище,

Ни пути ни дороженьки,

Во лесу заблудитися,

Да серым волком навытися,

Да кабы тебя, сватище,

Да трясло бы повытрясло,

На печи не согретися,

Да скрозь печь провалитися,

Пирогом подавитися,

Да во щах заваритися.

Мы знаем, что девушкины проклятья не работают в отношении свата, потому что это возрастная вертикаль, проклясть могут только старшие младших, не наоборот, но изгаляться они могут сколь угодно… Очень много  разных вариантов, что предлагается со сватом сделать: чтобы трясло, и подавиться, в общем, все, что угодно с ним может случится.

«В польтах приехали, — замечает одна из рассказчиц. — Так и стоят, не седут. “Нам невесту подавайте. Отец невесту ведё, а невеста вся заревелась. На столе вино и пиво». И тут поют:

Вьюн на воды,

вьюн на воды

да извивается, извивается.

Иван у ворот, Иван у дубовых

Унижаетце, унижаетце.

Просит свое, просит свое

Да свое суженое, свое ряженое.

 Я думаю, что это очень известная песня, даже не буду цитировать, в ней говорится о том, что ему последовательно выводят сторублевого коня, а он говорит, что это не его. Потом выносят «сто локот портён». . Я даже помню, как мы мучительно записывали и пытались понять, сто локот  – это что? Мы долго решали. Естественно, поняли потом, что это такое, намотанное на руку, на локоть, полотно, но когда слушаешь в 18 лет, это столокот так и расшифровывается. Но со временем разобрались. От всего он отказывается, а дальше выводят Елену Васильевну, которая суженая-ряженая и есть.

Одновременно два хора поют разные вещи. Другой хор поет, когда невесту волокут за стол к жениху. Волокут. Он стоит у стола, и ее к столу волокут.

На горы на высокою да раю, раю, раю

На сей красы немалою да раю, раю, раю

Да тут стояла корета да раю, раю, раю

Да тут корета золотая да раю, раю, раю

Да тут сидела девица да раю, раю, раю

Да по имени Анна да раю, раю, раю

Да по извотчине Ивановна да раю, раю, раю

Она сидит и слезно плачет да раю, раю, раю

Свою волю вспоминает да раю, раю, раю

Она свою негу взвольничает да раю, раю, раю

Мне у батюшка нега да раю, раю, раю

Мне у матенки нежние да раю, раю, раю

Мне у братицей воля да раю, раю, раю

Мне у сестрицей вольнее да раю, раю, раю

Не соколом летает да раю, раю, раю

Молодец объезжает да раю, раю, раю

Да по имени Василий да раю, раю, раю

Да по извотчине Николаевич да раю, раю, раю

Да он девицу утешает да раю, раю, раю

Да ты не плачь, не плачь девица да раю, раю, раю

Да не плачь, не плачь душа красная да раю, раю, раю

Я тебе ведь дам волю да раю, раю, раю

Все у жернова у ступы да раю, раю, раю

У поганого корыта да раю, раю, раю

У студеного подгорие да раю, раю, раю

Да черт это не воля да раю, раю, раю

Да и черт не нега да раю, раю, раю, —

поют они. Никаких тебе конфет и прочего. В общем, ты должна знать, что выбор такой. У тебя была нега, а  будет поганое корыто, жернов и отсутствие воли. Это поет сторона невесты. Это ей озвучивается.

«Невесту выводят. У ей икона. Отец хлеб несёт, завязан хлеб. Краюшка отрезана —  значит, отец, мать невесту благословляют. Слёз сколько. Невеста в землю падет перед иконой. Родители в этой комнате стоят. К дочери не подходят. Отец вообще не подойдет. Мать пожалеет. Невеста всем приплачет. Последней матери причитает:

Уж поворотись да тоска-кручинушка,

Во белы да во доски,

В жаркой да печеньке,

К кормилице да мамоньке.

Жаркая да печенька,

Хошь и гре она да отхолажива.

Уж кормилица моя да мамонька,

Уж хошь жалее она да отгоражива...

Женихи стоят, невесту выводят наконец. Еще одна цитата: «Тут она не причитает, идет с иконой», то есть ее уже подводят к женихам, она при них не причитает. «По верхам не глядит, заунывна, слезы на икону капают». Перед вывозом к жениху невесту сажают рядом с ним за стол, они пригибают головы, а отец буханкой водит над головами. И поют:

Золото с золотом свивалось,

 Анна с Василием сходилась,

 За единый стол становилась,

 Нашо-то золото получше, получше,

 Ещё наш-то жених уж подороже,

 Да и Анна Василия получше, получше,

 Да Александровна Николаевича покрасивей.

 

Это все происходит в доме невесты. С одной стороны, ее готовят, что все будет нехорошо, однозначно нехорошо. Хорошо – это трансгрессия, нарушение, а  должно быть плохо, это нормально. И это все знают, и об этом говорят.

«Невеста пойдет, скатерть за собой тянет, чтобы не застолбить». Собиратели это не поясняют, но она должна тащить скатерть, чтобы следующая невеста тоже вышла замуж, чтобы сватовство происходило дальше. Такая примета.

Мы пока говорили о том, что происходит в доме невесты, а теперь — что происходит в доме жениха. Девки и женки от рода невесты ходили под окном жениха в день свадьбы. Эти прекрасно наряженные, красивые женки, а не только девки, замужние женщины, и девушки, из своей деревни шли к дому жениха, вставали под окна и пели. Пели они следующее:

Под часы, под часы, под часы

Всё под колоколы, всё под колоколы

Ходили будить, ходили будить

И да молодого князя, молодого князя.

Князя Дмитрия Карловича.

Встань и пробудись, встань и пробудись,

Дмитрий Карлович – этот тот же Митя Савельев (на фотографии), который к слову подвернулся в качестве парня, его и опевали. Он часто будет появляться в текстах.

Дмитрий-молод князь.

Он как встал, он как встал,

Он вскочил и побежал,

В море забрел, в море забрёл

Да до колена воды, да до колена воды,

Глубже того, глубже того

Да и до пояса.

И опять мы погрузились в метафору его собственного перехода, это его день, и вот его и поставили все в ту же странную реку, которую очень странно называют Березой: «И река Береза из-под камня бежит, от белого к черному». Очень странная метафора, которая описывает это место. Оно такое.

В доме жениха поют жениху, расчёсывают ему волосы перед тем, как  ехать за невестой. Клавдия Григорьевна и Татьяна Лазаревна Арсентьевы, одна 1909, другая 1916 года рождения, поют вместе. Появляется история про княгиню, которая с отцом по воду ходила, да с родителем по ключеву, а навстречу

Да едет белый да кудрявый

Да холост да не женатый

Да тут Иван едет с боярами

Да Петрович то-да с большими

Да ты постой, ла постой, девица

Да девица, душа красная

Да княгиня первображна

Да по имени ты Анна

Да по изводчины ты Ивановна.

А она отвечает:

Да не велел мне родной батюшка

На дороги то стояти,

Да с молодцами речь держати.

Да как велел мне родной батюшка

Да в терему да посидети,

Да в высоком да побывати

Да сер камень разгинчати

Диво лелё рано моё.

Я начинаю искать варианты этой песни для того, чтобы понять, что она должна с камнем сделать. Другой вариант той же свадебной песни:

Ой рано мое, все велел мне родной батюшко,

Ой рано мое, да в терему да посидети,

Ой рано мое, да в высоком да побывати,

Ой рано мое, сер-горюч камень да разжигати.

Еще один вариант:

Да сер камень ла разбивати

Да сер-горюч да рассекати

Да если в камени той ядра?

Да если в молодце правда?

Да не в женатом если вера?

Да во молодце нету правды,

Да в неженатом нету веры,

Диво леле рано мое.

История про камень, который дается девушке, а она, ища в нем смысла, его разбивает, и не видит в нем сердцевины, повторяется на протяжении всей свадьбы. С одной стороны – это камень, на который вступают, с другой стороны — камень, которой ей передают. Это ее история про серый камень, в котором у нее есть правда, а у парняв этом сером камне правды нет.

После того, как жениха и невесту увезут к венцу, родители угощают девок. Перед угощением они поют:

На горы на высокой, ехи лелё,

На красы на великоей, ехи лелё,

Тут прекрасно малое, ехи лелё,

Да тут стоит белый храм, ехи лелё,

Да новый храм белокаменный, ехи лелё,

Да что во том во белом храму, ехи лелё,

Что во том белокаменном, ехи лелё,

Тут стояли чудны образа, ехи лелё,

Перед теми чудными образами, ехи лелё,

Да тают свечи воскояровые, ехи лелё,

Перед теми свечами воскояровыми, ехи лелё,

Да середи полу дубового, ехи лелё,

Да тут стояло два отрока, ехи лелё,

Со отрочицей, ехи лелё,

Да молодец со девицей, ехи лелё,

Да молод князь со княгинею, ехи лелё,

Да Дмитрий со Светланою, ехи лелё,

Да Карлович с Борисовной, ехи лелё,

Да говорила тут Светланушка, ехи лелё,

Сговорила Борисовна, ехи лелё,

Уж ты сватья-сватьюшка, ехи лелё,

Да ты крестова моя матенка, ехи лелё,

Да восприемная божаточка, ехи лелё,

Да ты открой покрывалышко, ехи лелё,

Все обращения к крестной – сватья сватьюшка, крестовая матенка и восприемная божаточка. Сколько слов для того, чтобы обратиться к одной женщине. Просит невеста помочь ей стоять в церкви, потому что:

Мне стоять тошно-тошнехонько, ехи лелё,

Да в церкви стояти, ехи лелё,

Да закон божий приняти, ехи лелё,

Да мне золот венец сдержати, ехи лелё,

И просит она, чтобы та написала грамотку, но не чернилами, а ее слезами, и послала родителям весточку. А в весточке благодарность родителям за то, что они ее вспоили и вскормили, уму разуму научили и до суженого дорастили. То есть вовсе не сетование. Такая история.

Напишите-тко грамотку, ехи лелё,

Ни пером ни чернилами, ехи лелё,

Да моими слезами горячими, ехи лелё,

Запечатайте грамотку, ехи лелё,

Не печатью церковною, ехи лелё,

Да моей тоской-кручиною, ехи лелё,

Передайте ка грамотку, ехи лелё,

Да дорогому повозничку, ехи лелё,

Все родимому брателку, ехи лелё,

Отошлите-тко грамотку, ехи лелё,

Да на родимую стороночку, ехи лелё,

Да на любимую волосточку, ехи лелё,

Да родимому батюшку, ехи лелё,

Да родимой матушке, ехи лелё,

И спасибо вам, родители, ехи лелё,

Да вскормили, да вспоили меня, ехи лелё,

Да ума до разума, ехи лелё,

Да моего суженого, Дмитрия Карловича, ехи лелё.

После венца на горе на высокой, на прекрасном на месте стояла карета, а там снова сидит девица. Она плачет, и везет ее братец. И братец ей говорит, что, собственно говоря, и в родном доме мать и отец, и в новом доме матка и отец. Из одной семьи в другую я тебя и везу.

— Да ты не плач, не плач родная,

Диво ли ле, рано мое

Тибя от батька везут к батьку,

Диво ли лу, рано мое

Да от матки везут к матке,

Диво ли ле, рано мое

Да от братьей везут к братьям,

Диво ли ле, рано мое

Да от сестер везут к сестрам,

Диво ли ле, рано мое…

Исче свекор черт не батька

Исче свекрова черт не матка

Исче братья черт не братья

Исче сестры черт не сестры

Ты сестричушка будь покорна

Да буйной головой будь поклонна.

 

Новобрачной песня приписывает недовольство. И все подозрения озвучены громко, хором, все в курсе, кто кому что сказал. Еще одна песня, когда везут от венца к жениху. Хор вкладывает эту речь в уста жениха:

Уж ты конь ли мой комонь, ты ходил, конь, далеко.

Ты устал мой конь порато, ты привез, мой конь, гулёну

Да гордёнушку гордливу, да ломлёнушка ломливу.

Да по сенечкам не пройдет, в нову горенку не зайдет

На поветочку не глянет, как по сеням мусоренько.

В новой горенке — саженько.

На повети то копотненько

А на этот-то мусор надо прутья охапка.

Да на эту на сажу надо щелоку бочка.

Еще на эту на копоть надо снегу лопата

Еще на эту гордёну надо шелкова плетка.

Со семью узлами, со восьмой проволокой.

Где-ко плеточка свистнёт,

Горюча кровь пробрызнёт.

Невесту привозят в дом жениха. Родители жениха их встречают. Благословляет мать жениха, дает невесте в руки кусочек хлеба, копеечку и колечко как знак благополучия. А невеста дарит родителям жениха те самые дары-подарки. Это не при всех. Очень часто на картинах, которые изображают крестьянскую свадьбу, по стенам висят какие-то странные полотенца. Эти полотенца – это дары и есть, но дары дарят до всех гостей. Причем рядом с невестой находится только божатка.  Невеста только бьет поклоны, а божатка раздаривает дары всем родственникам. Когда все уже, наконец, собираются, происходят двазамечательных события .

Одно из них — мужики поют. Обычно поют женщины, и вдруг за столом мужики запели. Запели они нечто странное.

Нам не дорого ни злато, да чистоё серебро, —

Ой, дорога наша любовь да молодецкая,

Дорога-то наша любовь да молодецкая.

   Злато-чисто серебро да минуется;

   Дорога наша любовь не позабудется.

Ой, середи-то было Китая, да славного-то города,

Тут-то не мурава-трава в поле шатается,

Не лазоревы цветочки приклоняются, —

Приклоняются цветочки да до сырой земли

Низко кланялись солдаты самому царю,

Самому царю, Китаю, да славному городу,

— Уж гой-ты еси, надёжа, да православный царь,

Уж ты дай нам суд на князя на Долгорукого,

— Ой, у меня на Долгорукого да суда нету,

Вы судите-тко, ребятушки, да своим судом,

Вы своим судом судите, да рукопашкою,

Вы сходите-тко, ребятушки, да во сыры бора,

Вы срубите-тко слегу да долгомерную,

Долгомерная слега, девяти сажён и десяти верхов,

Вы сломайте у Долгорукого стекляны ворота.

Выходил князь Долгорукий, выносил казну:

«Вы берите-тко, ребятушки, сколько вам надобно».

— Нам не надобно, ребятам, золота казна,

Нам, надобно, ребятам, перво — хлебное,

Второ — мундерное, а третье — денежно.

Поют мужики хором. Начинаю искать и не могу понять, что это они возгласили.

Они поют про что-то свое мужицкое наболевшее, которое где-то получено, недополучено и так далее. Мужская история, связанная с солдатчиной, которая звучит за свадебным столом.

Дальше появляется тот самый, с крюком. Тот, кто с крюком, читает что-то молодицам,  женкам что-то рассказывает:

— Ты, молодица, да не ходи,

   Сарафаном о заборы не дери...

Девкам наговорит:

 —  Девицы-мастерицы,

   Сметанны пакостницы.

Жениху скажет, что у того всё хорошо впереди будет. Плохого не пророчил. Придёт он, когда все за столом сидя, недолго побудет, поговорит. Всем прискажет, шутникам скажет, чтоб пели, а сам сядет за стол, не уходит. Женщины с крюком не ходили.

Егор Сергеевич Щербаков, фотографии которого я показала, ходил с крюком, крюк – это кочерга.

     Скок через порог

     Ели ноги переволок.

     Стук да юк, позвольте крюк.

     А позволили крюк,

     Позвольте и сказку сказать.

     А позволили сказку сказать,

     Надо голос смазать.

     Стопку винца, братынку пивца,

     Тогда я буду говорить сказку с конца.

     Сейчас я буду говорить, да приговаривать,

     Никому не переговаривать.

     Ехали бояра темными лесами, широкими борами,

     Доехали до барского двора, до девьего терема.

     Господин хозяин, открывай широкие ворота

     Наши кони усталые, задавай сена до полена, а овса до глаз.

     У нас гости всякие наехали:

     Вшивы, плешивы, икотники, лапотники, шабашники, шоловашники.

     А кто будет перебивать, тому пропащу кобылу ебать,

     Кобылу, да корову, да бабу нездорову.

     Также князьям-боярам

     Питенье, еденье, мясо говядины, птицы курятины.

     А ты, тысяцкой, большой гость,

     Сидишь в большом месте,

     При калошах, при часах, нас молодцов забывашь.

     Нас молодцов не много,

     Сорок два да один, все под грядкой стоим.

     От тебя хорошего подарка хотим.

     А ты, молодой князь, свою жену почаще посещай.

     У тебя есть горенка новая,

     У кровати висит плеть шелковая, о трех концах.

     Один конец долог, другой — короток,

     А третий как хвостнет, так горячая кровь пойдет.

     А ты молодая прячи свою плеть под лавкой, коленками прижми.

     А вы мужики своих жен на улицу не спускайте.

     Будете спускать, то молоды ребята будут потешать.

     Нынче время гулящее,

     Ребята ходят пьяные

     У них хуи упрямые.

     Где сгребут, тут ебут.

     А вы, вдовушки, вдовейте

     Пизды ребятам не жалейте.

     Ребята по зауголью трутся

     … жмутся.

     Пиджаки оборвалися, а до пизды не добрались.

     А вы, девицы, пирожны мастерицы,

сметанные пакостницы корбейны выгрушли.

     Вам только красна наводить

     Да ребят приманить.

А дальше он меняет тональность речи, переходит на совершенно на другой регистр:

Шел я по дороге, нашел пакет.

     То есть писану бумажку.

     Пакет прочитал.

     За ним наклонился

     Весь в яму и провалился.

     И слышу — пышыт, оглянулся назад —

     Вижу — бык на телице, молодой на красной девице.

     Баран да овца, больше сказка конца.

Дальше все «солят кашу» на свадьбе, как говорят бабушки. Кашу солить – это все целуются. Целуются семейные пары:. «Те, кто варил, тот и кашу солил. Песни тут поют, «горько!» ревут». Поют они следующее:

Каша пошла в колубаньё

    Настасья  пошла в целованье

     Да через петелки шелковые

     Да через пуговки золотые.

И так последовательно все супружеские пары пропеваются, и целуются. За столом поют, когда сидят. Жениху и невесте в первую очередь женки припоют:

Каша пройде в колупанье, (яйца колупают).

Молодица пошла в целованье (Мужик целует)

Мужик Алексей прицелуе, милуе

Уж ты, Натальюшка да не страшися, да не бойся

Мы молодыми бывали,

Да нас молодых целовали,

И у нас коробьё отмыкали.

Александра Петровна Погорелова, 1920 года рождения, вспоминает:

Где Александра-та сидит,

Тут не н'а свечка.

Где Петровна-та сидит,

Тут не нада воск'ова.

Светит на ней,

Да дорог'о платьё.

 

 Так припевали на свадьбе гости вдове.

Но ведь она поет о себе, об Александре Петровне, это ее платьице горит, ее, вдовы. Но есть и другая песня, величальная, которая славит  вдову.  Что значит быть вдовой?

Ище чья это нива,

Ище чья это нива,

Да нива без загороды,

Да ище чей это терем,

Да ище чей это терем,

Да терем без переруба,

Да ище чья это шуба,

Да ище чья это шуба,

Да шуба без поволоки,

Да ище чья это вдова,

Да ище чья это вдова,

Да вдова без обороны

Да ище чьи это дети,

Да ище чьи это дети

Да дети без батюшка.

Я хочу показать на этом примере, что на свадьбе и вдовство объяснено. Свадьба объясняет, как кто должен чувствовать себя. Быть вдовой – быть без обороны, это знают все, это миллион раз повторено на свадьбе. Нет вариантов. Это то, что вдова принимает с благодарностью. Ей подносят чару, она выпивает, и так далее.

Мне хотелось, медленно читая эти тексты, показать ту палитру, которая разворачивается,  показать тот язык, который тяжело читать в книжке, потому что он состоит из суффиксов, префиксов и странных звуковых повторов, поэтому хочется его произносить или читать вслух для того, чтобы было слышно: за этой речью стоят категории понимания мира и его восприятия, которые озвучиваются публично перед всеми. Я говорила, что есть тексты, которые вообще не понять. В самом начале княжьего стола за столом пели:

Покатилася кила да к тысяцкому,

Тысяцкой от килы отпирается.

Прикатилася ко князю —

Князь отпирается.

Покатилась к молодой —

Молода в белы руки взяла.

Одно из значений слова «кила» – порча. Другое значение, тоже севернорусское, — это плач, сетование, жалоба. Что за этим действием, какой ритуальный смысл, я не знаю. Важно понять, что есть какие-то метафоры, которые открыты всем. Например, детям, которые слушали сказки и знают, что на червленых кораблях приезжают герои. Про отпертые «коробья» знают супружеские пары, но не знают дети – это другой уровень доступа. Но есть и другие уровни, которые нам не доступны. Эти метафоры первоначально появляются в речи частушек, потешек, сказок, а потом набирают обороты и глубину. Глубина задается свадебным ритуалом, который выстраивает всю палитру возможных отношений, и всю глубину смыслов, которые далее могут транслироваться. Можно погружаться или не касаться этой глубины, но это странное деревце орешенье-вишенье с серебряными листьями и золотой маковкой – оно посажено и стоит где-то, в том странном пространстве – на великой горе и красе. К нему можно обратиться в тот или иной момент времени. К этом пространству будут обращаться в заговорах, если будет необходимость.

В ритуале восстанавливалась связь между тремя планами жизни. Здесь — актуального настоящего, всегда — коллективного этоса (правила и нормы), и там — мифического мира с оленями, реками, зелеными садами, зелеными кудреватыми женихами, вьюнами, которые превращаются потихонечку в дубы, а до этого вьются и извиваются, и кудри развиваются, а потом как-то все меняется с ними.

Жизненный мир крестьянского сообщества размечался символами свадебного ритуала. Ритуал обеспечивал сообщество тем высоким слогом, к которому можно прибегнуть, когда нужно сказать о самом важном и самом ценном. Разумеется, это тот слог, который, с одной стороны, был признан национальным культурным наследием  и отправился в научные и академические издания и (в небольшом количестве) в  школьные учебники, а с другой стороны, несомненно забыт и не является живым языком. Следовательно, та реальность, которая транслировалась посредством этого языка, в том доступе и том виде – уже не существует. Если тексты можно было застать, то тех, которые пережили этот ритуал и знают, как слова связаны со смыслами, а смыслы связаны с телами – этих людей уже нет. Мне именно поэтому хотелось их назвать и вспомнить, потому что в 1980-е годы они еще были. В разных районах это по-разному происходило.

Отдельно стоило бы посмотреть: а что происходит в свадьбе для жениха, как меняется его мир? А для невесты? А для отца? Того самого, который к своей дочери не подходит. А что для свекрови, которая впускает в дом эту молодую женщину? А что для отца жениха происходит, который впускает в дом молодую женщину, и это первая женщина, не девочка, не кровная родственница, которая будет жить в его доме, но не принадлежать ему? У него тоже истории случаются на этот счет.

Одна из особенностей свадьбы – это то, что конфликты и напряжения, которые есть,  предъявляются. Невесте говорится, что на печи котище лежит, а по дому ходит гусыня, она шипит и так далее. Эта гусыня – это твоя свекровь,  этот котище –  твой свекор. Все напряжения и конфликты достаются,  и для них предлагаются метафоры, чтобы можно было с ними иметь дело.

Вопрос: Если все всё знали, как нужно жить, тогда какая была функция у этого ритуала?

Можно ли сказать, что я понимаю свое вдовство? Даже не то, что я не защищена; у меня есть свое поле. Но у моего поля проблемы с границами – это и есть вдовство. Здесь есть метафора, которая дает доступ к опыту, которого у многих присутствующих нет. Для меня самое главное  в текстах традиционной крестьянской свадьбы – это то, что к некоему сложному опыту появлялся доступ через эти сложные метафоры.