«Работа с сознанием — это прагмема»
М. Мамардашвили
«Работа с сознанием — это прагмема»
М. Мамардашвили
9 мая как марш уже вписано в ритуальную практику года. Поминовение официальное (героев), и неофициальное (членов семьи-рода) слилось в одно.
Из назначенного официально одобренным форматом переживания, из предложенного способа понимания происходящего мы можем обратиться к тому реальному содержанию, которым это переживание может быть наполнено. Появляется возможность узнать судьбу своих дедушек, бабушек, прадедушек. Умершие, рассказывая о себе, дают нам свою силу. Когда мы не знаем, где они похоронены, как о них плакать, то тогда этой связи нет и этой силы нет, этой энергии нет.
Но почему надо шествовать с портретами, а не встретится семьями, поставить портреты и помянуть. Почему именно шествие выбрано как форма поминовения, а не панихида или поминальная трапеза? Телесные метафоры всегда очень важны. Одно дело, когда мы находимся с нашими предками лицом к лицу, разделяя трапезу, или хотим к ним припасть, упереться лбом в плечо. Другое дело, когда мы встаем и идем вместо них: это другая метафора: «то, что вы не допели, мы допоем, то что вы не достроили, мы достроим». Мы не можем жить их жизнью, мы должны взять их опыт, а жизнь зажить другую.
Одна из важных тем сегодняшнего дня – это необходимость для каждого так или иначе понять, что он чувствует. Не только пребывать в этом состоянии, одновременно воодушевления и горечи, но еще и попробовать подумать о том, чтó оно такое. Как мне представляется, 9 мая – это не воспоминание об истории, это скорее способ обратиться к переживанию, которое мы имеем в своем теле, к опыту, который запечатался в телах наших родителей и который мы унаследовали. Причем важно понять, что опыт передается в теле, в ходе невидимого, бессознательного, как культурного, так и физиологического наследования и несется дальше, передается следующему поколению, если только он не оказывается осознанным. И тот опыт, который мы несем, как бутылки, в которых запечатано послание – это послание нашего сиротства и безотцовщины. Мы говорим о жертвах войны и ее героях, но на самом деле мы жалеем себя: источник воодушевления, смешанного с готовностью защищаться и гневаться - обида и жалость к себе. И это нормально – себя жалеть, когда ты вырос без старших. Нормально себя жалеть: опыт сиротства в нашей культуре всегда считался особым опытом. В деревне сироты-мужчины и сироты-женщины имели другие свадьбы, отличные от тех, кто не был сиротой. Для них предполагался особый свадебный ритуал не такой, как для всех, потому что у них есть особое отношение с умершими, у них уже есть свои мертвые. Девочки, которые росли без отца после войны (погибшего на фронте или в лагерях), не имели возможности почувствовать себя принцессами, как чувствует себя любимая отцовская дочка. Соответственно, этот навык - быть принцессой - трудно передать своим дочерям, если ты этого не получила. Мальчики, вырастая без отцов, знают отцов в состоянии героизма, но не знают отцов в состоянии патриаршества, не знают их большины. Они не знают отцов-патриархов, которые умеют строить жизнь, которые умеют за все отвечать, которые мудры и рассудительны, которые умеют относиться с пониманием и к своему страху и к своей ярости, которые знают и признают эти чувства, рефлексируют по этому поводу и т.д. В этом отношении разрыв поколений реально произошел. И этот опыт каким-то образом, общим для всех культурным усилием должен быть восстановлен. Нужно читать их письма, разыскивать информацию, читать их дневники, понимать их страх. Понимать, что и ты испытываешь страх, учиться тому, что люди умели испытывать страх и признавали его. Не говорить все время о героизме. Очень много выборов вокруг тебя, ты можешь поступать вполне героически каждый день. Несомненно, люди на портретах прожили героическую жизнь и ушли героически в смерть. Но вопрос не в этом, вопрос в том, что мы из их историй возьмем, откуда мы получим сценарий жизнестроительства. Я думаю, что просто задать этот вопрос – великое дело. А когда вопроса нет, когда есть представление о том, что мы знаем, как выглядят «традиционные ценности»… А мы не знаем этого, как они выглядят, потому что у нас их нет. Потому что разрыв поколений произошел реально. Потому что в 50 процентов случаев (если не больше) либо мы, либо наши родители – безотцовщина. И родители наших родителей тоже. Что они, рано осиротевшие, нам могли передать, какие именно ценности? Они могли передать только свой опыт сиротства и, соответственно, незнание того, как проживать взрослые жизни. И сейчас мы стоим перед огромным риском – транслировать всё тот же опыт короткой героической жизни следующему поколению. Мы можем передать своим детям короткую жизнь как идеал жизни.
А дальше происходит то, что происходит в истории нашей страны – то, что, мы знаем. Что мужчины в нашей стране живут меньше, чем женщины. И тому могут быть разные объяснения, но в том числе – у мужчин мало сценариев взрослого мудрого проживания жизни, потому что, как минимум, три поколения уходили таким вот образом.
Война делает жертвами всех. Победители в ней такие же жертвы, как и побежденные…
(с) фотографии из архива А.Ю. Галева.
