«Работа с сознанием — это прагмема»
М. Мамардашвили
«Работа с сознанием — это прагмема»
М. Мамардашвили
Глава из книги Символический порядок / Светлана Адоньева. — СПб: Пропповский центр: Амфора. ТИД Амфора, 2011 — 167 с.: илл. — (Серия «Первичные знаки, или прагмемы»).
Количество страниц: 9
Тип файла: PDF
Размер файла: 462 Кб
Скачать файл:
Светлана Адоньева. Полоскание белья: символический порядок повседневности
Одним из наиболее значимых открытий ХХ века, существенно изменившим концептуальный уровень современной гуманитарной науки, стало различение человека говорящего и человека действующего. Говорение и действование могут быть представлены как самостоятельные информационные массивы, обладающие «перекрестными ссылками», но не организованными в цепь причин и следствий. Воспроизводимые на значимых отрезках времени коллективные практики говорения и «деланья», обладают самостоятельными внутренними основаниями, которые в них вмонтированы. Не все, что мы говорим, мы делаем, и сам факт того, что мы не делаем так, как говорим, ускользает от нас. И, наоборот, не все из того, что мы делаем, открыто для выговаривания, и не потому, что утаивается, а потому что неразличимо для слов. Приведу, например. Мы знаем, что «уговор дороже денег», из практики детского говорения, наше нравственное чувство говорит о том же («да будет да – да, нет – нет, все остальное – от лукавого»): чувство справедливости связано с верностью слову. Но на уровне российской общественной практики (бизнеса, политики, государства) следование договору, удержание договорных обязательств, оказывается одной из почти не выполнимых задач. Существовал советский двойной стандарт поведения: быть пионером и комсомольцем, изображать лояльность, но не верить в это. Вмонтированное в практику лицемерие сделало договор очень трудной для российского человека поведенческой проблемой. Договор действует между равными и независимыми. Другая форма единения, более нам понятная, свойство, родство и дружество, иначе круговая порука (принято называть подобное действие солидарностью) – действуют только между «своими». Для подобных отношений есть еще и «чужие», за которыми право на договор не признается. Эти другие никогда не равны: они или выше («начальство») или ниже («быдло»). Каждый советский школьник из фильмов про войну знал, что фашисты напали на нашу страну «вероломно» (голос Левитана – сообщение о войне). Но о том, что означает слово «вероломство» (а оно означает нарушение договора), мы не знали. Это слово выпало из активного русского словаря[1].
Внутренние основания, с одной стороны, обеспечивают существование практик во времени и, с другой стороны, сами основания транслируются и осваиваются посредством этих практик. Как отмечал Гарфинкель, «нравственный закон воплощен в упорядоченных по некоторым правилам действиях повседневной жизни. Члены общества сталкиваются с ним и знают о нем как об обычном по их ощущению, ходе действий: в знакомых картинах ежедневных дел, в ходе повседневной жизни, который знаком им, как и всем остальным, и воспринимается как нечто само собой разумеющееся»[2].
Существование внутреннего основания или, как назвал его Гарольд Гарфинкель, нравственного закона в качестве условия «нормального» течения жизни обнаруживается в том, что для членов общества «привычные дела не просто обстоят вполне определенным образом, но обстоят они правильно или неправильно»[3].
С заданной выше точки зрения рассмотрим одну из обыденных практик, которую мне приходилось наблюдать в течение многих лет в Вологодской области (Белозерский край) – полоскание белья. Сама практика – повсеместна: полосканье – один из обязательных этапов стирки в тех культурах, где стирка одежды вообще осуществляется. Или, скажем иначе, в тех культурах, где идея превращения нечистого в чистое манифестирована посредством чистки и стирки одежды[4]. Как, где и кем осуществляется эта обыденная практика, какие внутренние основания она транслирует, - эти вопросы нам и предстоит обсудить.
Полосканье белья на озере или реке – зрелище для русского глаза достаточно привычное. По этой причине я долгое время не могла увидеть его смысловых оснований.
Предположение о том, что эта практика нагружена целым набором интенций, возникло в результате ряда наблюдений и рассказов, которые случались в течение двадцати лет полевых исследований в Белозерском крае. Сложную связь между собственными наблюдениями и услышанными рассказами я заметила лишь несколько лет назад, когда во время фольклорной экспедиции мы несколько недель жили в г.Кириллове. В летний субботний день вдоль протока, соединяющего два озера, на одном из которых стоит Кирилло-Белозерский монастырь, выстроился ряд автомобилей (от старого москвича до Мерседеса). Из багажника «Мерседеса» мужчина доставал корзину со стираным бельем, молодая женщина стояла с шестом, готовая приступить к полосканию. Другие пары уже были на мостках. Женщины полоскали белье, зацепив его палкой, мужчины помогали его отжимать и складывать.
Эта жанровая сценка выбивалась из привычного фрейма повседневной жизни рядом несообразностей. С точки зрения здравого смысла не было никакой необходимости в том, чтобы на машине возить белье полоскать на реку. В городе Кириллове у многих есть водопровод, а у человека, имеющего дорогой автомобиль, он есть скорее всего. А если все-таки водопровод в доме отсутствует, то есть насос, который качает воду из колонки. Почему так сложно и затратно было организовано простое будничное действие? Зачем и кому нужны такие усилия?
Жители Кириллова, когда я задавала этот вопрос, объясняли этот обычай полоскания тем, что вода в реке лучше, чем водопроводная. Здесь вполне уместно было бы вспомнить о символической «нечистоте» выстиранного с мылом белья и, напротив, особой чистоте проточной воды: «Если мылом выстирано белье, его следует выполоскать в проточной воде, иначе оно будет «нечистым»»[5]. Факт, отмеченный Д.К.Зелениным, подтверждают современные фольклорные записи, свидетельствующие о сохранении связи между магической нечистотой (внутреннее основание) и бельем (практика). Женщина, повествуя о посмертных хождениях покойника в свой дом, рассказала о бельевом «коромысле», которое используется в этих случаях в качестве оберега:
А я, дак, сказала: закрывай двери, клади платяное коромысло, белье, которым полощешь. Это уже считается нечистая палочка, она хотя и чистая, но фактически-то... Ну, длинна палочка прямая... Вот слушай. Это было дело так, что Пети сватья жила с нами вместе, она мне рассказывала: вот, Шура, что-то к одной женщине ходил мужчина, мертвый, покойный, свой. Вот она, говорит, все вот так мучалася. А потом одна, говорит, бабушка, ей научила: "Ложи, говорит, в двери, ну, как называется, поганое коромысло, оно нечисто, бельевое дак, палочка-то и чистая, ну, по закону-то оно, считается, белье стирают, полощут, дак - нечистое.
<А коромысло, с которым по воду ходят?>
- Чистое. Вот. Клади, говорит, в двери, там какие крючки ли, че ли... как засов, вот это самое коромысло бельевое /показывает/. Ну, говорит, что перестал (ходить). [ФА СПБГУ, Бел19-212].
Но, мне представляется, что этого этнографического объяснения недостаточно для того, чтобы разобраться в содержании и функциях этой традиции. Декларация сакральной чистоты или нечистоты скорее служит толкованием практики, но не определяющим ее сохранение психологическим основанием.
Один из достаточно очевидных резонов сохранения этой трудоемкой бытовой практики - внутрисемейные «социальные игры». Сложность практики полоскания поддерживается принуждением, которое, в свою очередь, обеспечивает иерархию семьи. Каждое поколение большух (старших женщин в семье), пользуясь правом определять, что и как следует делать, может прибегать и к этому императиву в своих властных целях. Молодые семьи – сыновья и невестки – призываются к воспроизведению традиционной практики посредством «гигиенического» требования: стираное белье должно быть промыто проточной водой. Младшая семья – отделившаяся в отдельное хозяйство и, тем более, та, которая продолжает жить с родителями мужа или жены - воспроизводит традиционную практику старших, демонстрируя свое послушание. Обычай полоскания - лишь один из многих инструментов поддержания внутрисемейной межпоколенческой иерархии.
Нарушение символического порядка я ощущала так же и в том, что наблюдаемое полоскание белья представляло собой совместное действие женщины и мужчины, мужа и жены. Этот обычай противоречит принятому в русской традиции гендерному распределению домашних функций: до сегодняшнего дня стирка и полоскание белья входят в набор женских работ, как в деревне, так и в городе. Реклама тому свидетель. Нет ни одного российского рекламного сюжета, где проблемами стирки был бы озабочен мужчина: ищет и находит нужные стиральные порошки, заботится об эффективности работы стиральной машины, стремится к белизне белья и выведению пятен – женщина. Мужчины – покупают стиральные машины или осуществляют их ремонт.
Полоскание на реке – устойчивый мотив русского бытового пейзажа. На картине Ф.Я.Алексеева – одного из родоначальников русской традиции городского пейзажа – «вид Казанского собора в Петербурге» (1811) мы видим женщин, полощущих белье на спуске[6], или, например, - картина В.Серова «Полоскание белья (на речке)» (1901)[7]. Во всех изображенных сюжетах полощут женщины.
Гендерная спецификация стирки проявляется в использовании этой практики в ритуальных травестиях. М.М. Громыко, описывая сибирскую масленичную традицию, упоминает это действие в ряду других женских практик, пародируемых мужчинами во время масленичных увеселений: на санях масленичного поезда находится «мялка, которой обыкновенно мнут куделю; ею здесь мужики мнут солому. Кроме того, здесь находится корыто, в котором мужики же стирают белье, и ступа, в которой они пестом толкут уголья»[8].
Для того, чтобы понять смысл современной иконографии сюжета полоскания на реке (таких фотографий в сети - сотни), я просмотрела его обсуждение в блогах:
«А вот и бельё полощут в речке. На палку с крючком цепляют бельё и полощут в воде. Вода быстрая и чистая, чистая. Вытегорский р-н, д.Белый ручей»[9].
Колода в г.Макарьеве: «Это сооружение называют "колода", сюда местные жители приходят полоскать белье. Таких колод в городе несколько, но большинство из них находятся в плачевном состоянии. 2007 г»[10].
В Каргополе: .«Вообще город стоит на ручьях. Их безумное количество, и все, понятное дело, впадают в Онегу. На одном из таких ручьев стоит вот такой домик. Это стиральня!!! Там внутри оборудованные для полоскания белья места. И они используются, мы видели женщину и парня, стиравших в них»[11].
Подобные фотографии неизменно вызывают приступ умиления комментаторов. Я приведу два примера, хотя их значительно больше: этот сюжет – один из излюбленных для фотографов, снимающих российскую провинцию[12]
Комментарии к фото, на котором река и фигуры на мостках:
- там белье в реке полощут? Чистая, значит, река! А нравы патриархальные :)))
- понравилась, родную Елабугу вспомнил. На берегу жили, похожий вид.
Комментарии к фотографии, на которой изображена пожилая женщина с бельем в тазу, стоящая на фоне реки:
- М-да... Снято 31 октября... Вон руки какие красные..
- всё умеют наши бабушки да мамы...бедные наши женщины...
- Дай Бог им здоровья и долголетия !!!!!!!!!!!!!!!
- машинка автомат :( )
- И уж некому, видимо, мосток - то сколотить... Печально!
- У меня другой вопрос. Где же еще такая вода чистая, что белье полоскают?!
- Провинциальная Беларусь!
- Даааа... Радует, что хоть там есть:) Картинка прямо из детства, когда я с тетей в Коломне на реку ходила... Она полоскала, а я рядышком (мне не давала, жалела)...
и бельё ЧИСТОЕ!!
- Эх! Противоречивые чувства раздирают.
К фотографиям с этим сюжетом примыкают комментарии: «как 1000 лет назад». Или: «…бредем на берег Онеги. Здесь местная достопримечательность, которая работает без выходных. Над водой выстроен деревянный сарайчик, в полу которого сделаны специальные вырезы, огороженные поручнями. В этих дырках каргополочки полощут белье. На дворе начало 21 века….»[13]
Любопытно, что последнее замечание, о «каргополочках», сделано по поводу фотографии, на которой изображены мужчины и женщины, вместе полощущие белье. Привычка рассказчика так думать, не дает ему возможности увидеть то, что он видит.
Представленный в сети видеоряд и комментарии к нему позволяют констатировать три обстоятельства: во-первых, традиция полоскания белья на реке имеет достаточно широкую географию (российский северо-запад, центр России – Тверская, Нижегородская области, Урал), во-вторых, практика мыслится корреспондентами и блоггерами как женская и, в-третьих, как демонстрируют сами фотографии, она отнюдь не всегда сугубо женская.
Наши друзья, супружеская пара с детьми, переехали в г.Кириллов несколько лет назад. Как рассказывал отец семейства, их первый совместный выход на озеро с бельем, действие, которое они до переселения в Кириллов не совершали, был значим для них обоих. Они чувствовали, что делали нечто ожидаемое от них местными жителями. Полоща вместе белье, они проявляли свою лояльность по отношению к традициям локального сообщества. Муж сам изготовил для жены бельевой шест – кичигу[14].
Подробные объяснения этой практике были даны нашей коллегой Ириной Геннадьевной Щукиной, научным сотрудником Кирилло-Белозерского музея. Когда мы проводили полевые исследования в Белозерском районе, мы ежегодно останавливались в одном и том же доме, стоящем на берегу Белого озера. Мы вместе с ней наблюдали с крыльца привычную картину семейного полоскания белья: несколько пожилых пар на берегу возились с бельем. Женщины полоскали, нацепляя белье на шест, мужчины – отжимали и складывали. Ирина Геннадьевна обратила наше внимание на одну молодую пару, полоскавшую белье в озере, и рассказала о том, как выходят на полоскание молодожены. Первый совместный выход молодых супругов является предметом общего внимания горожан. Жена шествует с шестом, муж – с санками (зимой) или каким-то другим средством транспортировки – детской коляской, велосипедом и пр. – летом.
Как можно судить по белозерским и кирилловским интервью, эта совместная работа супругов представляет собой один из обязательных семейных ритуалов, входящих в набор действий, представляющих мужчину и женщину перед обществом как супружескую пару. Практика полоскания работает, с одной стороны, на подтверждение прочности брака, с другой – на демонстрацию этой прочности. Согласие мужа на публичное участие в «женской» работе – акт публичного признания мужчины в том, что он, заботясь о своей жене и помогая ей, готов нанести урон общей мужской «чести». Ради своей жены он готов понизить свой мужской статус, выполняя «женскую» работу. Для мужа – это публичный акт демонстрации своих жизненных приоритетов, и акт публичного признания своей любви к жене. Для жены – это одна из немногих практик публичного супружеского признания. Тема супружества в символическом подтексте этой практики очень важна, полоскание – совместное действие супругов. Когда женщина выходит полоскать одна или с детьми – это значит, что она вдова или солдатка, или «брошена» и т.д.
Выход с бельем, таким образом – символическая артикуляция счастливого супружества или, напротив – расстройства семьи, вдовства или одиночества. А поскольку белье нужно полоскать в любом случае, выполнение этого действия становится невольным чистосердечным публичным высказыванием на тему межличностных отношений внутри семьи, на уровне речи обсуждаемую очень редко и сугубо приватно. Адресаты для такого высказывания всегда находятся: здесь начинает работать многократно отмеченная особенность провинциальной жизни – фантастическая внимательность к соседским мелочам. Соседи непременно заметят, что некая Марья Ивановна Иванова полощет одна, значит – не все так хорошо в семействе Ивановых, как они изображают. Будет рассмотрен и обсужден с точки зрения его семейного статуса или интимных связей некий Петр Петрович, сам для себя стирающий.
Итак, перед нами – сложная семиотическая конструкция, знак.
Внешняя форма знака (его «означающее») такова: участники – супруги и зрители, место и время действия – берег водоема или прорубь, выходной день, атрибуты – бельевая корзина из луба, шест, «бельевое коромысло» или «кичига», а также средство для транспортировки белья.
Традиционная семантика определена представлением о магической чистоте проточной воды. Прагматика этого действия как символического акта связана с одной стороны, с поддержанием внутрисемейной иерархии за счет трансмиссии традиционных обыденных правил, с другой стороны, с тактикой презентации семьи как супружеской пары.
Можно было бы и удовлетвориться этим толкованием, если бы не одно обстоятельство. На той же территории – в Белозерье – существует другая, как в техническом, так и в символическом смысле, практика полоскания белья. Белье толкут в ступе. Впервые я с такой практикой столкнулась в Георгиевском сельсовете Белозерского района, когда на лесном глубоком озере увидела детей, плавающих на такой бельевой ступе. Это выдолбленная из цельного куска дерева (обычно – корня) емкость с прибитой к ней доской или оставленным крупным корнем. Они нужны для того, чтобы в момент толчения белья удерживать ступу в одном положении, прижимая выступающую часть ногой. Общественная ступа была обязательным атрибутом общественных же мостков у водоема.
Ниже я привожу снабженное комментариями исследователей интервью, записанное И.С.Веселовой и М.О.Муратовой в 2000 г. в д.Ухтома Вашкинского района. Эта большая деревня находится в 50 км. на северо-восток от Белозерска и на таком же расстоянии на север – от Кириллова:
- Так у нас все время толкут. Вот мы еще дома жили (в Роксоме, тот же Вашкинский район – С.А.), дак у нас было два коромысла. Вот такая ступа, как и здесь. Дак, в руке - палка и в другой, дак, вот так вот и толкёшь белье. А здесь так с одной палкой ходишь.
- То есть вы палку с собой носите. А ступы общие?
- Ступы общие, а палка у каждого своя. Как идет кто полоскать, палку несет свою.
- Кто делает эти ступы?
- Кого порядят на сельсовете. Сельсовет дает деньги и уплотят дак. А тут один раз, дак Саша делал, дак, с рук собирали. Таня вон, продавец, собирала.
- Ступа-то небольшая, как, понемножку кладете?
- Дак маленькая, много не накладешь. Которая побольше, побольше и складешь.
- Когда белье полощите, а мимо кто-нибудь идет, что-нибудь говорят?
- Дак, и… На пароме-то когда соберешься, дак рот ведь не зашит. Кто любит поговорить, дак и поговорят.
- А эта штука паром называется, на которой ступа стоит?
- Да, паром.
- А его кто строит? Тоже общий.
- Да тоже поряженные. Тоже деньги собирали, по десятке.
Паром – небольшие квадратные мостки с перилами около лодочных сараев, на которых стоят две ступы – выдолбленные в бревне достаточно большого диаметра емкости на цельной подставке. Сам паром – действительно приятное место для времяпрепровождения – посидеть, полежать на солнышке, посмотреть на воду, поговорить. Впрочем, по словам членов экспедиции, их праздное лежание и купание на пароме было осуждено местным жителем и аргументировано тем, что «Тут воду берут, а вы купаетесь». Купаться также не разрешается в том месте, где берут воду – около старого моста через реку Ухтомку. В д. Ухтома питьевую воду берут из реки[15], а техническую – из колодцев.
В традиции Ухтомы практика полоскания также имеет символические функции, но они иные: она формирует группу местных большух (хозяек). Именно они собираются на мостках, каждая со своим выстиранным бельем, в ожидании освобождения ступы. Доступ к ступе, а следовательно, и к организованному вокруг нее сообществу, обеспечен участием в складчине, совершенной для ее изготовления. Символический порядок этой практики очевиден. примитивность конструкции и мостков, и ступы, в принципе делает возможным иметь этот необходимый бытовой набор каждому домохозяйству. Но нет, в складчине принимают участие именно большухи, не привлекая к этому делу своих мужей. «Толчет воду в ступе» только та, которая имеет на это законное право дольщицы.
Как можно заметить, посредством одной и той же повседневной деятельности на одной территории организованы практики демонстрации тождества (идентичности), но – разные. В первом случае - супружеской пары, во втором – группы большух.
Один и тот же семантический предикат – полоскать белье - представлен в разных пластических формах: шест, корзина, мостки. Или – колода/ступа, пестушка, паром. Обратим внимание и на еще один факт: в Белозерье колодой называют ступу, в Каргополье колодой называют совершенно иное, но для тех же целей предназначенное, сооружение. Крытое – типа сарая – строение, возведенное над водой, в его полу проделаны продольные отверстия, в которых и полощут белье. Того же типа сооружение я наблюдала на Мезени (с.Ценогора, Лешуконский р-н, 2010).
Я думаю, что описанная практика дает богатый материал для применения различных стратегий толкования.
При ее рассмотрении мы, при желании, можем прийти к архаической семантике и увидеть магию бегущей воды (к чему мы обратимся в следующей статье).
Можем обнаружить форму соседских и семейных социальных статусов и иерархий[16].
Можем, и материал этого стоит, озадачиться историей практики полоскания, и на этом пути, скорее всего, мы выясним, что семейное полоскание белья – поздняя городская традиция, возможно – традиция горожан советского времени. В то время как досоветская история полоскания белья откроет многое как в отношении социальных институтов (прачки – в городе, распределение ролей и идентичность – в деревне), так и в отношении внутренней формы культурных метафор: «полоскать чужое белье».
Мы можем, и эта стратегия мне наиболее близка, увидеть в этом действии коммуникативный акт. План «истории» такого невербального высказывания обеспечивается названным выше архаическим сюжетом о чистоте, а план «речи», иначе – само совершение обыденного действия - обеспечивает самоидентификацию каждого из участников как «заботливого мужа», «любимой жены» или «полноправной большухи».
Обыденное действие служит коммуникативным механизмом, обладающим очень тонкой настройкой: случается отказ мужа участвовать в акции – и глубоко интимные отношения оказываются сообщенными всему сообществу. Продавец Маша «забыла» взять у тебя деньги на общую ступу – и ты уже изгой, ты не можешь быть на мостках вместе с другими хозяйками. Сам по себе акт полоскания белья в одиночку – акт признания своей доли, самоидентификационный акт:
Белье на речке полощу
Два цветика своих рощу…(М.Цветаева, 1918).
Установка на высказывание при совершении человеком обыденного, рутинного действия может отсутствовать, но оно немедленно становится сообщением, достаточно ввести в эту жанровую сценку на реке наблюдателя.
Элементы, составляющие практику полоскания белья, обеспечивают ее способность стать носителем смысла. Здесь все есть: природа и культура, мужчина и женщина, старшие и младшие, один и группа (я и ты, я и они), эрос ступы и песта, стихии воды и земли, оппозиция верха и низа, трансформация (преобразование нечистого в чистое), зрители и исполнители. Структурно-семантическая потенция действия делает его окказиональным пластическим языком, на котором строят свои высказывания как практикующие, так и наблюдающие. К последним могут быть отнесены художники и фотографы, избравшие полоскание белья своим излюбленным сюжетом, но их высказывания требуют иных контекстов для толкования.
Питирим Сорокин, описывая общую модель социального действия, выделял следующие компоненты: мыслящих, действующих и реагирующих людей - акторов; значения, ценности и нормы, благодаря которым индивиды действуют, осознавая их и обмениваясь ими; а также, открытые действия и материальные артефакты как двигатели и проводники, с помощью которых объективируются и социализируются нематериальные значения, ценности и нормы.[17] В предложенном выше анализе мы двигались именно так: от действий и артефактов – описания практики полоскания белья и ее этнографических составляющих, к выяснению внутренних оснований, благодаря которым индивиды поддерживают ту или иную форму практики. На этом пути мы обнаружили, что описываемая практика в силу своей сложной организации служит подходящим «проводником» для объективизации ценностей и норм. Одна из ценностей, которую мы обнаружили, обсуждая эту практику – ценность супружества как взаимного признания, которая артикулируется в российской провинции посредством совместного субботнего полоскания белья.
Совершая вполне обыденное действие, следуя норме данного сообщества или нарушая ее, человек создает и подтверждает свой статус и тем самым нечто вносит как в свою собственную реальность, так и в реальность сообщества. Общая социальная реальность, соотношение сил и достоинств, постоянно подновляется, воссоздается или преобразуется малыми событиями повседневности.
[1] Так, судя по материалам Национального корпуса русского языка, частотность употребления следующая : 4 - в устной речи, 114 – в речи письменной. Для сравнения: слово «обман» дает более 5000 употреблений. (http://www.ruscorpora.ru).
[2] Garfinkel G. Studies in Ethnomethodology. New Jersey, 1967. Chapter 2. P. 35-75. Цит. по Гарфинкель Г. Гарфинкель Г. Исследование привычных оснований повседневных действий // Социологическое обозрение. М., 2002 № 1. С. 43.
[3] Там же.
[4] Дуглас М. Чистота и опасность. Анализ представлений об осквернении и табу. М., 2000.
[5] Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М. 1991. С.280.
[6] http://www.virtualrm.spb.ru/resources/vernisages/d_14
[7] http://tanais.info/art/en/pic/serov39.html
[8] Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII—первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975. С.103.
[9] http://forum.say7.info/topic925-1275.html
[10] http://www.oldtowns.ru/mak_photo1.shtml
[11] http://katyako.gallery.ru/watch?ph=eTK-bc0T8
[12] В этом легко убедиться, просто набрав «полоскание белья» в поисковой системе.
[13] http://caput.narod.ru/put020803.htm.
[14] КИЧИГА ж. арх. молотило, заменяющее цеп: выгнутая, сручная палка, с плосковатым концом, особ. для сбою колокольца со льна. || Клюка, кочерга; || шуточн. гарнизонный солдат. || Новг. пральник, портомойный валек, палица новг. палка вологодск. валька пск. лапта тул. Гнуть кому кичигу, пригибать голову к ногам, к коленям // Даль В.И.Толковый словарь живогоВеликорусского языка: В 4 томах. Спб., М.. 1881. Т.2. С. 112
[15] В деревне речную воду выше по течению даже называют живою, ею умываются по дороге с кладбища.
[16] См.: Адоньева С.Б. Большаки и большухи // Адоньева С.Б. Дух народа и другие духи. СПб., 2009; Адоньева С., Олсон-Остерман Л. Материнство: интимные практики женской иерархии // «Уведи меня, дорога». Сборник статей памяти Татьяны Александровны Бернштам. СПб., 2010. С. 91- 107
[17] Сорокин. П. Человек: Цивилизация: Общество. М., 1992. С.193.
